Я, Оуян, учёный, пренебрегши ночью за чтеньем книг, услышал некий звук, пришедший с юго-запада, от страха встрепенулся, но, прислушавшись, сказал: «Как удивительно!» Сначала шум в листве — «си-ли, си-ли...», и ветра просвист — «сяо-са», вдруг «бэнь-тэн» и «пэн-пай» — как будто ночная ярость водяных валов иль непогода непредвиденно настигла. Они соприкасались с естеством: «цун-цун!», «чжэн-чжэн!» — и злато, и железо выли; ещё на то похоже, как воины, вступившие в поход, держа во рту затычки для безмолвья, стремительно проходят мимо. Команд не слышно, слышно только звуки движения людей и лошадей. Я мальчика-слугу спросил: «Какие это звуки? Ты выйди, посмотри». Ответил мальчик: «И звёзды, и луна ясны и чИсты, и Светлая река [1] всё там же в небе. Со всех сторон — нигде людского звука, звук пребывает посреди деревьев».
И я сказал: «О горе! О печаль! О звуки осени, зачем они явились? Ведь осень внешне, вроде, не такая: её цвета тусклы, туман клубится, облака стянулись; её объем и ясен и прозрачен, высОко небо, солнце как хрусталь; её дыханье леденит и тело любого пробирает до костей; её намеренье — ветвей опустошенье, для гор и рек — безмолвие, безлюдье. И звуки таковы же у неё: холодно-холодны, тоскливо-грУстны, кричат они, рыдают и стенают, разносятся повсюду. Густые травы, зеленея и пестря, в цветенье состязались, милые деревья зелёным буйством радость приносили — те травы, тронутые звуком, меняют цвет, деревья, повстречавшись с ним, теряют листья. Впрочем, в том, что осень всё разбивает и к упадку сводит, она всего лишь унаследованный пыл Единого Дыханья [2]. Осень — судия: с её приходом наступает сумрак; и воина обличье ей не чуждо: в его шагах является Металл; по правде говоря, дух справедливости для Неба и Земли [3] — дух постоянной беспощадной казни. Так Небеса до сущего нисходят: весной — рожденье, осенью — плоды. В гармонии всё это пребывает, где звуки “шан” [4] — на Западе главны, “и-цзэ” [5] же — полутон седьмой луны [6]. “Шан” [7] — рана: существо, состарившись, скорбит от ран; “и-цзэ” — “пронзание”: любое существо, свой миновав расцвет, убито будет.
Увы! Ни травы, ни деревья чувств не знают, приходит время — ветром умаленны. Но человек, он — деятель, он — дух других существ. Сто беспокойств волнуют его сердце, десятки тысяч дел изводят плоть. К тому ж он думает о том, чего достичь не в силах, печалится о том, что разуму не властно. Ему признать бы должно: что было нынче яркой киноварью — преобразится в выцветшее древо; черно, как мрак — заблещет, словно звёзды. Что делать, коль натура человека, ни золоту ни камню не причастна, с цветами и деревьями желает в цветенье состязаться? Думать: некто достигнет этого — губительно! И как же можно досадовать на этот звук осенний?!»
Но мальчик ничего не отвечал, повесив голову, дремал. Лишь насекомые «цзи-цзи» своё звенели с четырёх стен — мои невольные помощники по вздохам.
Перевод с древнекитайского
[1] Светлая река —Млечный путь.
[2] Изначального Духа, или Первозданного Хаоса, из которого произошло всё сущее.
[3] Согласно китайским космогониям, Небо и Земля — первое, что было сотворено из Хаоса. Далее соединение Духов Неба и Земли породило всё сущее и Человека.
[4] Или «печальные звуки» — вторая ступень китайского пятиступенного звукоряда, ассоциирующаяся с Западом, осенью и печалью.
[5] Примерно соответствует нашему ля-диезу, или си-бемолю, от которого строятся минорные гаммы.
[6] Седьмого месяца по лунному календарю.
[7] В оригинале «шан»-звуки и «шан»-рана — омонимы, что и породило последующие ассоциации.
