Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5
Часть 6
Часть 7
Часть 8
Часть 9
Часть 10
Часть 11
Часть 12
Часть 13
Часть 14
Часть 15
Часть 16
Часть 17
***
Весной 1941 года я узнал ещё одну тайну наших родственников. Дело в том, что у нашего прадеда, Леонида Ивановича Януша, как у военного, было два револьвера. Когда произошла революция и прадедушка умер, его внуки от греха подальше оружие решили зарыть. Участвовали в этом мой отец и его младший брат Виктор. Зарыли они револьверы где-то в Аннинковском парке, и место знали только двое. В июне 1941 года, а возможно раньше у Виктора произошла какая-то сердечная драма. Он поехал в Павловск и выкопал оружие. Один револьвер заржавел настолько, что его пришлось выкинуть, а другой - бельгийский браунинг, он привёз в Ленинград и стал грозиться застрелиться. В семье начался переполох, и дядя Лёня на правах старшего брата отобрал у Виктора оружие и передал моему папе. Я уже писал, что тогда некоторые военные имели оружие и это, хотя было не совсем законно, но особенно не преследовалось.
Отец привёз браунинг в Павловск, утром в воскресенье 22 июня его вычистил и смазал, а затем предложил мне съездить на велосипедах за деревню Аннолово, тогда там были довольно глухие и безлюдные леса, и попробовать бой оружия.
Утро 22 июня 1941 года было солнечное, безоблачное и тёплое, мы встали пораньше, позавтракали, сели на велосипеды и двинулись в путь. В деревне Фёдоровское (Фёдоровский посад) обратили внимание на группы людей, стоявших у открытых окон некоторых домов, то же повторилось и в Аннолово... Но там произошло одно недоразумение, которое отвлекло нас. Дело в том, что когда мы на велосипедах подъехали к мосту через Ижору, то увидели идущее навстречу большое стадо коров. Проезжать сквозь него на велосипеде дело неприятное да и небезопасное, поэтому мы немножко вернулись назад и по тропинке между домами вышли за околицу, где сели в высокой траве. Стояла тишина, высоко в небе пели жаворонки, где-то женский голос звал домой девочку, мы сидели и наслаждались покоем и красотой лета, не зная, что где-то на границах страны, уже идёт война.
Посидев минут тридцать, вышли опять на дорогу, стадо прошло, и мы отправились дальше. В то время лес начинался в некотором удалении от деревни, он как бы медленно приближался к дороге с обеих сторон, а потом подходил к ней почти вплотную. Дорога же была ужасной, вся в ямах, колеях и выбоинах. Отъехав от последних домов метров 600-700, где лес ещё не подступил к дороге, мы услышали звон колокольчика. Я обернулся и увидел, что за нами во всю прыть, подняв хвост, бежит корова, на шее у неё висел колокольчик. Разделяло нас расстояние метров двести-триста. Отец сказал: «Давай нажмём на педали и попробуем от неё уехать». На хорошей дороге так бы и произошло, но здесь... Едва мы нажали на педали, переднее колесо велосипеда отца попало в какую-то колдобину, и он упал, ударившись довольно сильно, я остановился, корова продолжала бежать. Тогда отец сказал: «Поедем ей на встречу, нам легче будет за ней следить». Мы так и сделали... По мере приближения к корове она стала свой бег замедлять, потом перешла на шаг, а когда до неё оставалось метров пятьдесят, невозмутимо сошла с дороги и двинулась в сторону леса. Инцидент был исчерпан, но настроение испорчено настолько, что ехать в лес не хотелось, и мы двинулись обратно в Павловск.
Опять в деревнях мы видели группы людей, которые стали больше. Но вот и Павловск... На улице Революции, недалеко от Театральных ворот нас остановил один знакомый по фамилии Галкин, он жил на той стороне и, кажется, работал в обсерватории. Когда он с отцом поздоровался, сразу спросил: «Вы знаете, война?» Я помню, как побледнел отец, и он в свою очередь спросил: «С кем?» - «С Германией», - ответил Галкин...
Галкин Николай Михайлович, приёмный сын Михаила Семёновича Галкина, смотрителя Мариинской учительской семинарии в Павловске, научный сотрудник Института метеорологии Главной Геофизической обсерватории, родился 14 августа 1893 года, скончался 12 августа 1971 года.
Так закончилась мирная жизнь, так закончилось для нас детство. Я многого не знал, многого не понимал, но где-то подсознательно чувствовал, что пришло что-то страшное.
Дома всё было известно. В тот день утром в Павловск приехал мамин младший брат, дядя Костя. Он за несколько лет до войны женился на москвичке и уехал туда жить. И вот, после перерыва прибыв в Ленинград в командировку, решил повидаться. Встреча была недолгой... Начал собираться на службу и отец, а в это время пришла за ним машина, и он уехал. Мы с мамой остались одни.
Уже на другой день по улицам города к станции Павловск I пошли группы мобилизованных, сопровождаемые плачущими женщинами с детишками. Говорили, что сборным местом был сад Павловского вокзала, который в том году уже открыл свой последний сезон. Оттуда мобилизованных отправляли на поездах в Ленинград и на фронт.
У домов опять стояли с повязками дежурные, но теперь это было не учение. В нашем саду по распоряжению ЖАКТа жильцы вырыли щель для укрытия при бомбёжке, сверху её покрыли досками от разобранного забора, разделявшего наш сад с соседним двором, и засыпали песком. Мы залезали туда, но игры не получались, а в щели было как-то сыро и неуютно. Потом поступило распоряжение хозяйкам шить мешочки для песка. Песок мы, мальчишки, возили в какой-то самодельной тачке с участка у дачи на Широкой улице. После войны я узнал, что это было место дачи и сада Д. С. Бортнянского. Там тоже вырыли щель, но грунт был песчаный. Обычно та дача, окруженная глухим забором и садом, была нам недоступна, теперь же ворота распахнулись для всех, и жители окрестных улиц возили или таскали на носилках оттуда песок. В своих дворах песок засыпался в мешочки, и они раскладывались по чердакам для тушения зажигательных бомб.
Некоторое время спустя неработающих и не имеющих маленьких детей женщин стали мобилизовывать на оборонные работы. Ходила на них и мама. К счастью, эти работы проводились на окраинах Павловска, и вечером женщины (а работали в основном они) возвращались домой. Помню первое место, куда ходили и мы, мальчишки, было за военным городком, в конце современной улицы Обороны. Там рылся поперёк дороги большой ров, по-видимому, противотанковый. Позже женщины устраивали завалы из деревьев парка на дорожках района Белая берёза.
Однажды ночью меня разбудила мама, приехал папа, кажется, на машине, совсем ненадолго. В другой раз он неожиданно приехал днём. Мама была на работах, но я знал где и поехал туда на велосипеде с Юрой Петровым, его я вёз на раме. Тогда женщины рыли небольшие индивидуальные гнёзда между границей города и деревней Грачёвка. Маму мы разыскали, и её отпустили домой. По-моему в тот приезд папа привёз разрешение от военного коменданта Ленинграда на въезд нам в город. Дело в том, что с первых дней войны билеты в пригородных железнодорожных кассах для въезда в Ленинград продавали только по предъявлению паспорта с ленинградской пропиской или по специальным пропускам и справкам. Вот такую справку и привёз нам папа.
Хотя в нашей жизни ощущалась постоянная тревога, мы понимали, что идёт тяжёлая и кровопролитная война, но Павловск она пока не трогала. Воздушные тревоги были и довольно часто, но последствий никаких. Взрослые говорили, что, вроде бы, бомбили аэродром в Пушкине, но мы разрывов не слышали. Однажды днём во дворе к нам обратилась одна женщина, её звали Поля горбатая, она действительно была горбатой и очень набожной. Показывая на небо, она в страхе что-то причитала. Там, в стороне Гуммолосар, в голубом ясном небе виднелась точка, а около неё со всех сторон как бы из ничего появлялись белые шарики, но звуков никаких слышно не было. Мы догадались, что это взрываются зенитные снаряды, а точка - это немецкий самолёт. Потом над Пушкиным и Павловском в небе часто медленно летали патрульные четырёхмоторные бомбардировщики. Некоторые ребята рассказывали, что видели воздушные бои, но я такого не видел.
Шли военные дни, стояла тёплая летняя погода, наши родители были заняты другими делами и меньше за нами смотрели. Если раньше нас не очень-то отпускали купаться на «Тарасик» - так мы называли Новошалейный пруд, то теперь никто не держал. Однажды, когда через парк мы гурьбой возвращались с купанья, я встретил на одной из дорожек учителя математики, Николая Николаевича Морозова. Он меня остановил и сказал, чтобы я пришёл в школу, где формируются группы на оборонные работы. Я сказал, что приду, но в жизни нашей произошел ещё один неожиданный поворот.
Утром на другой день из Ленинграда к нам приехала моя двоюродная сестра Наташа и сказала, что звонил папа и просил нас срочно вывезти из Павловска. Дело всё в том, что он сравнительно хорошо был информирован о положении на фронте вокруг Ленинграда и, когда немцы прорвались под Кингисеппом, решил, что благоразумнее нас вывезти в Ленинград. Мама моя не хотела ехать, но сестра была непреклонна, и мы уехали. Поселился я с мамой на улице Марата в доме 39, квартире 9, где жили все папины родственники.
В квартире Л. Б. Януша на Марата. Сидят: 1-й слева - Георгий Иванович Нечаев, 4-й слева - Вячеслав Борисович Януш, у него на коленях (5-й слева) - Борис Вячеславович Януш, 6-я - дочь Леонида Борисовича Януша. Стоят (слева направо: Всеволод (или Виктор) Борисович Януш, Леонид Борисович Януш (?) и его супруга Екатерина Лазаревна
Вскоре в Ленинград из Дудергофа вернулся отец и иногда ненадолго стал заходить на Марата. Однажды он сказал, что Бронетанковую школу, в которой он служил, отправляют на Урал и нужно решить, ехать нам с ним или остаться в Ленинграде. На семейном совете мнения были разные, конечно, никто тогда не предполагал, что немцы подойдут к самым стенам Ленинграда, но всё же решили, что мы поедем с папой. Отъезд был назначен на начало августа, количество вещей, которое можно с собой взять, ограничено. Во второй половине июля мы всей семьёй поехали в Павловск отобрать необходимые вещи, которые должны увезти на машине. Павловск сильно изменился, стал пустынным, многие уже уехали. Как-то больно было смотреть на него, осиротевшего, печального и безмолвного. Все вещи составили в одну комнату, но даже тогда не верили, что здесь будет враг. В квартире остался дедушка, Георгий Николаевич Чалов, ехать к своим родным в Ленинград он наотрез отказался. Дедушка умер в декабре 1941 года в доме у дяди Коли, где жил вместе с тётей Верой и ребятами. Его похоронили на Павловском кладбище, но могилы мы после войны не нашли.
Но вот пришла машина, на ней приехал Георгий Иванович Нечаев, который также уезжал на Урал. Всё погрузили, и машина ушла, а мы, попрощавшись с дедушкой, пошли на поезд. Меня провожал Юра Петров. Я в вагоне у открытого окна, он на перроне... Свисток паровоза, и поезд тронулся, мы машем друг другу. Высунувшись из окна, я долго видел на конце платформы его белокурую голову и удаляющийся дебаркадер. Почему-то подумалось: когда я всё это увижу снова? Тогда я не знал, что вижу всё это в последний раз.
05.11.89
